«Какая разница, какие у меня условные деньги есть, если у меня проблемы с властью?»

Александр Беккер, «Ведомости»

Интервью: Михаил Фридман, совладелец «Альфа-Групп»

Предельно агрессивная в бизнесе «Альфа-Групп» всегда была подчеркнуто вежлива с властью, а основной владелец холдинга Михаил Фридман не раз убеждал Михаила Ходорковского до его ареста не входить в политический клинч с Кремлем.

«Альфа» проторила дорогу самой крупной иностранной инвестиции в Россию, убедив BP вложить почти $8 млрд, и ее же банк судится с «Коммерсантом», вчинив газете иск на $10 млн. Еще один парадокс: «Альфа» производит большой поток новостей, но ее собственники не балуют журналистов публичностью. За три года со времени последнего интервью «Ведомостям» Фридман не изменил себе: он по-прежнему резок в оценке качества российской прессы, а «Альфу» считает мостом между российским бизнесом и западным капиталом.

— За исключением Альфа-Банка, в большинстве ключевых активов «Альфа-Групп» — будь то ТНК, «МегаФон», «ВымпелКом», «Голден Телеком», СТС — у вас миноритарный пакет. Почему?

— Не совсем так. У нас в «Перекрестке» контрольный пакет, в «Альфа-Эко» тоже. Хотя в большинстве компаний действительно наш пакет, как правило, в районе блокирующего. Не могу сказать, что мы мечтали только в такой конфигурации работать, но для нас это вполне нормальная ситуация. Мне не раз приходилось слышать от коллег-бизнесменов: если в компании я не буду владеть 50% + 1 акция, то никаких разговоров [о покупке]. Для нас быть неконтролирующим акционером не является обстоятельством непреодолимой силы. Это говорит о том, что мы доверяем партнерам и сами являемся опытными и комфортными партнерами. Я бы отнес эту особенность к разряду наших достоинств и даже конкурентных преимуществ.

— Быть неконтролирующим акционером — это стратегическое решение, принятое изначально, или так сложилось, что называется, по жизни?

— В каждой компании была какая-то специфическая обстановка, физические условия, что ли. Например, когда мы приходили в «ВымпелКом», претендовать на пакет больше неконтрольного было невозможно. Там уже были «Теленор» и другие акционеры. Соответственно, мы могли претендовать на 25% с плюсом при конвертации наших региональных активов в акции нашей головной компании. Нас это устраивало.

Вопрос ведь не только в том, какой у тебя пакет, вопрос еще и в стоимости. Если у тебя реальная возможность купить 25% и с ними ты себя чувствуешь не менее уверенно, нежели с 50%, то, в принципе, можно оставшиеся деньги, если они есть, потратить на другие инвестиции. Например, купить 25% «МегаФона».

— А вас устраивает расклад в ТНК-ВР, где пакеты равны, но управляют иностранные акционеры?

— «Альфа-Групп» и «Access/Ренова» принадлежит в ТНК-BP половина акций, а внутри российской доли стороны тоже поделили пакет пополам. Когда сделка готовилась, мы с президентом BP Джоном Брауном были у Владимира Путина. Он задал вопрос: как вы при структуре 50:50 будете конфликтные ситуации преодолевать? А для нас это не проблема. У нас был хороший внутренний тренинг в холдинге, чтобы и внешнее партнерство организовать. Мне кажется, что компаниям, которые сразу и полностью были под контролем одного человека, психологически труднее идти на внешнее партнерство. Они не привыкли относиться к миноритариям как к равным, и сами не готовы к роли миноритария. Партнерство — это способность к компромиссу, умение уступать, когда нужно, и не уступать, когда это дело принципа. Мы изначально были сложно структурированной группой компаний, поэтому все наши альянсы с «Access/Ренова», BP, Telenor и др. давались в общем легко.

— «Альфа-Групп» выглядит как классический инвестиционный фонд. Какова его стратегия на ближайшие 3-5-10 лет?

— Я не знаю точно, как выглядит инвестиционный фонд, тем более классический. Мне кажется, «Альфа-Групп» — это инвестиционная компания, которая вкладывает средства в разные виды активов. Преимущественно в России, но не только. Мы себя не считаем профессионалами, глубоко разбирающимися в каком-то конкретном бизнесе, — мы не банкиры, нефтяники или связисты. Акционеры «Альфа-Групп» не получили специальных навыков или образования. Мы себя считаем инвесторами. То есть людьми, которые могут какие-то глобальные тенденции на рынке оценить, предвосхитить, понять, какие бизнесы будут развиваться быстрее, а какие — стагнировать и падать. И исходя из этого делать грамотные инвестиции. Но поскольку мы еще и в России, то быть просто «молчаливыми» инвесторами нельзя — нужно еще и серьезно заниматься компаниями, в которые мы инвестировали. Считаю, что мы в состоянии нанять профессиональный менеджмент и внедрить наиболее фундаментальные принципы управления данной компанией.

Вся наша стратегия сводится к тому, что у бизнеса в России есть историческая миссия, и в ее рамках мы пытаемся себя реализовать. Естественно, мы хотим реализоваться в тех бизнесах, которые потенциально будут расти. Рыночная капитализация, которая будет исчисляться миллиардами долларов, — вот поле деятельности «Альфа-Групп». Самое смешное, что практически за все время нашего существования эта философия не подвергалась изменениям. До сих пор мы видим массу возможностей для инвестиций в России и не только в России. Сейчас мы широко на это смотрим, потому что масштаб инвестиций стал сопоставим с потребностями не только российского, но и международных рынков.

Что касается долгосрочной стратегии, то приоритетны для нас нефтегазовый бизнес — ТНК, телекоммуникации, что отражается в деятельности «ВымпелКома», «Киевстара», «МегаФона», «Голден Телекома», семейство финансового бизнеса сконцентрировано в Альфа-Банке, «АльфаСтраховании», «Альфа кэпитал партнерс», наконец, ритейл — группа «Перекресток».

— Можно ли сказать, что сегодня «Альфа-Групп» оптимально структурирована, а ее капитализация поддается точной оценке?

— Бизнес всегда имеет ресурсы для оптимизации. Я бы сказал, что группа сегодня достаточно неплохо структурирована. У нас очень высокая степень концентрации инвестиций в России. И какие-то небольшие [инвестиции] на Украине и в Казахстане. Все остальное практически равно нулю.

С точки зрения классического подхода, безусловно, думаем о диверсификации. Но, признаться откровенно, для нас приоритетами остаются родные пенаты, мы себя чувствуем здесь достаточно уверенно, понимаем, как здесь все происходит, как инвестировать, как выходить из инвестиций. А для инвестиций на других рынках нужна более профессиональная экспертиза. Хотя мы не отказываемся от этой идеи и в телекоммуникациях, например, очень серьезно смотрим на активы в других странах.

Капитализация «Альфа-Групп» на конец 2003 г. — порядка $4 млрд. Но это по аудиторскому отчету, а реальная рыночная капитализация только наших активов в «ВымпелКоме» сейчас порядка $2 млрд. 25% в ТНК-BP тоже стоят немало. Вообще, поскольку «Альфа-Групп» — закрытое партнерство, а не публичная компания, к оценке капитализации я бы относился достаточно философски. Как рыночная, так и бухгалтерская оценка прикладного значения по большому счету не имеет.

— А кто в вашем закрытом партнерстве принимает решения о покупке и продаже активов?

— У нас холдинг, который называется «Альфа-Групп», и у нас есть миноритарные партнеры в разных бизнесах. Как правило, это представители менеджмента. Холдингом владеют люди, которые владели им изначально, когда мы стали заниматься бизнесом. Это мои коллеги, с которыми я учился в институте, а в бизнесе начинал с мытья окон.

— Пальцев одной или двух рук хватит?

— Одной вполне достаточно точно. Фамилии все хорошо знакомы. Назову одну — Хан Герман Борисович, один из менеджеров ТНК-BP. Остальные не очень-то хотят публичности, и я их понимаю. Это ведь информация, которая может доставить массу хлопот человеку. Особенно в России.

— А как все-таки решения принимаются?

— Я являюсь председателем совета директоров «Альфа-Групп», крупнейшим ее акционером и поневоле публичным лицом. Что касается принятия решений, то у нас очень формализованный жесткий порядок. Неважно, «Альфа-Эко» это или «Перекресток». Все крупные сделки менеджмент обсуждает с акционерами холдинга. Не в деталях, а в общем. Допустим, кто-то из сотрудников «Альфа-Эко» находит идею для инвестиций. У компании есть собственный менеджмент, правление, инвестиционный комитет, которые принимают решения. Если это решение выше какого-то предела — скажем, $10 млн, — они выносят его на совет директоров, в который вхожу и я. Здесь происходит утверждение сделки. Но совет директоров — это формальная процедура, собирается он раз в квартал. Можно требовать срочного собрания в заочной форме, но все равно уходит не менее двух месяцев. Безусловно, есть и неформальные способы — например, руководитель «Альфа-Эко» звонит мне и говорит: «Мы тут нашли компанию и людей, которые хотят ее продать, а мы считаем, что это очень выгодно и она будет расти». Или произносится другой вариант: «Кто-то хочет тоже купить эту компанию, и мы можем сделать это первыми, а потом ее продать. Ты как считаешь?» Я ему говорю: ну не знаю, нормально, поговори с тем же Ханом, он в этом бизнесе больше разбирается.

— Но менеджмент будет вас «разводить». Пользуясь тем, что вы, по собственному признанию, не являетесь тонкими знатоками этого бизнеса, вас убедят, что сделка классная.

— Да пускай они нас «разводят» сколько угодно, лишь бы результаты были хорошие. В истории «Альфа-Групп» не раз бывали инвестиции, не дававшие результатов. Это были в основном ошибки менеджмента. И страдали от них прежде всего сами менеджеры, поскольку теряли бонусы. Но долго таких ошибающихся мы не держим.

— Но Хан и акционер «Альфа-Групп», и менеджер ТНК-BP.

— Это верно. У нас есть ряд менеджеров, которые параллельно являются акционерами. Но это скорее исключение, чем правило.

— Статус председателя совета директоров «Альфа-Групп» соответствует вашей доле в капитале?

— Да, у меня существенно больше, чем у других. Но сколько именно у меня, для ведения бизнеса не имеет значения. Какая разница широкой публике, контрольный у меня пакет или нет? С точки зрения решений мое мнение в холдинге является в достаточной мере решающим. Но уверяю вас: поскольку мы работаем и знаем друг друга более 20 лет, акционеры всегда понимают друг друга. По-моему, внутренних проблем в «Альфа-Групп» рынок не фиксировал и, уверен, никогда не почувствует.

— Вопреки философии диверсификации, вы не стали миноритариями BP, хотя они начали выплачивать «Альфе» и «Access/Ренова» эмиссиями своих акций…

— По условиям сделки BP выплатила [акционерам ТНК] деньгами $4 млрд, а на $3,75 млрд выпустила обязательства. Фактически это фиксированные обязательства [по выпуску акций BP] в течение трех лет на сумму $1,25 млрд [ежегодно] с доходностью порядка 1-1,5% годовых. Это считается хорошей доходностью, потому что бумага BP очень надежная. Для нас эта доходность неинтересная. Мы избалованы более высокими доходами в нашей стране. Поэтому у нас с самого начала была с BP договоренность, что мы имеем право продать их обязательства, чтобы иметь возможность размещать [средства] с доходностью не 1%, а существенно более высокой.

— И обязательства первого года на $1,25 млрд вы уже продали Deutsche Bank?

— Точно сказать, какой объем и кому мы продали, не могу, потому что там был консорциум банков, а не один Deutsche Bank. Главное — что мы имеем возможность в любой момент бумаги BP реализовать. И по мере необходимости мы это делаем.

— Эмиссию акций BP двух следующих лет вы уже продали?

— Насколько мне известно — нет. У нас в казначействе находится фактически ликвидный инструмент. Мы можем, если требуется, продать обязательства BP кому угодно, получить на рынке деньги и вложить их. Пока у нас нет необходимости в кэше, мы с этим не спешим.

— «Альфа-Групп» собиралась участвовать в тендере за лицензию по оказанию услуг сотовой связи GSM в Белоруссии. Почему вы идете на такой неспокойный рынок, где горели с инвестициями другие российские компании, в частности «Балтика»?

— Мы не принимали окончательного решения по тендеру. Это белорусы говорили, что мы будем участвовать в нем. Хотя мы просто информацию об условиях запросили. А потом, как обычно, они все переиграли. В последний момент президент Лукашенко заявил, что третью лицензию будут выдавать только государственным предприятиям. То есть формально тендер не отменен, но частные компании отсекли.

— Вас привлекает телекоммуникационный бизнес за пределами России?

— Если бы у нас была возможность эффективно проинвестировать в Индию или Китай, мы бы с удовольствием это сделали.

— Так это академический интерес.

— В академической форме меня интересуют живопись, литература и театр. В бизнесе у меня вполне конкретные намерения. Я бы сказал, что у нас есть материальный интерес к активам в СНГ, Восточной Европе и за ее пределами. Все зависит от возможностей. Конкретнее пока не скажу.

— Планирует ли «Альфа» увеличить пакет в «МегаФоне»?

— Нет, нас устраивает наш пакет. Планируем более конструктивно взаимодействовать с другими акционерами.

— Вы собираетесь участвовать в конкурсе по продаже «Связьинвеста»?

— Для нас это открытый вопрос. Все зависит от условий, цены, возникающих рисков. Но в общем этот актив нас, безусловно, привлекает. Хотя какого-то решения у нас на сегодня нет. Да и сам пакет «Связьинвеста» в план приватизации на следующий год пока не включен.

— Как «Альфа-Эко» намерена поступить с контрольным пакетом пивзавода «Патра» и 15%-ным пакетом в пивоваренной компании SUN Interbrew?

— Там больше — под 20%. Нам кажется, что завод «Патра» вполне гармонирует с существующими активами SUN Interbrew. Компания хорошая. Мы считаем, что она развивается достаточно динамично. Опять же там, на наш взгляд, очень профессиональные инвесторы в лице Interbrew (с сентября носит название InBev. — «Ведомости»). Теперь это крупнейшая пивоваренная компания мира, а с лидерами всегда работать интересно и выгодно.

На будущее есть разные варианты. Мы считаем, что есть смысл присоединить «Патру» к Interbrew, тем более что еще до нашего появления на заводе Interbrew рассматривала «Патру» как стратегический актив для последующего приобретения. Если это состоится, наша доля в компании может увеличиться. Либо мы можем говорить о выходе из проекта, если им будет интересно нас выкупать. Это зависит уже от намерений Interbrew.

— Каковы перспективы исков миноритарных акционеров ТНК о ее деприватизации?

— Со сделкой с BP ничего не произойдет, она уже сделана. И риски претензий миноритариев были изначально приняты.

Вероятность деприватизации, на мой взгляд, невелика. Я считаю, что нет никаких юридических оснований для всех этих исков. Сделки уже тысячекратно проверялись, там просто живого места нет. Мы чувствуем себя спокойно и считаем, что в расторжении сделки никто не заинтересован — ни BP, ни правительство, ни администрация президента, ни страна в целом.

— Почему «Альфе» не удалось договориться с «Аэрофлотом» о продаже 50%-ного пакета в «Альфа-Шереметьево»? Будет ли компания, управляющая аэропортом, участвовать в строительстве терминала «Шереметьево-3»?

— В этом проекте скрещиваются интересы, полномочия и амбиции большого числа чиновников. Добавьте сюда внутреннюю борьбу в «Аэрофлоте» акционеров и менеджмента.

Мы изначально понимали, что проект, в котором аэропорт и компания-перевозчик под контролем государства, не обойдется без политики. К тому же аэропорт — это не наш профильный бизнес, и потому особого желания заниматься «Шереметьево» у нас не было. Но после сделки с BP в обывательском сознании сложилось представление, что мы хорошо заработали на недрах родины. [Тогдашний премьер Михаил] Касьянов достаточно жестко настаивал, что теперь мы должны продемонстрировать гражданский подход и осуществить инвестиции в общественно значимое дело. Он назвал «Шереметьево».

Мне, как человеку, много летающему по миру, это оказалось не чуждо — в том смысле, что у нас главные воздушные ворота страны действительно находятся в неприглядном состоянии. Там дизайн 50-летней давности и грязь такая, что любого человека, прибывающего в Россию, повергает в ужас. Между прочим страны Восточной Европы, которые существенно беднее России, первое, с чего начинали, — это с реконструкции своих аэропортов. И когда Касьянов стал настаивать, у нас возникла мысль не просто об управлении аэропортом, а о строительстве хаба. Если к этому с умом подходить, решили мы, то, в принципе, реализовать нетрудно. Но я сразу сказал Касьянову, что частная компания не может эффективно заниматься «Шереметьево», когда всю его деятельность ежедневно регулируют десятки чиновников. Он отвечает: хорошо, тогда мы проведем конкурс, примите участие, у вас серьезный аргумент — инвестиции. Мы подошли к этому ответственно. Нашли иностранных партнеров — венский и мюнхенский аэропорты, готовые с нами развивать «Шереметьево». Подписали бумаги, составили консорциум, победили в конкурсе. Потом Касьянов ушел, и все зависло. У нас позиция внятная: если наши менеджерские и финансовые таланты востребованы, мы готовы заниматься управлением. Если нет, мы умываем руки и пусть государство распорядится имуществом по своему разумению. Мы без претензий.

В ЦБ летние события на банковском рынке называют кризисом доверия, но большинство экспертов объясняют случившееся кризисом ликвидности, который не устранен.

— Как может быть кризис ликвидности в стране, которая болеет «голландской болезнью»? У нас проблема «утилизации» доллара. Летом случился типичный кризис доверия, прежде всего к частным банкам. Почему вам не приходит в голову хранить деньги в квартире соседа? Нет, вы несете их в банк, хотя им владеет человек существенно менее знакомый, чем сосед.

Банк — это виртуальная реальность и красивая вывеска, но люди послушно отдают ему деньги. Но как только возникает малейшее подозрение, что это ненадежно, все спешат забрать деньги. Конечно, когда существует атмосфера, что у банков в любой момент могут отозвать лицензию, обвинив в отмывании денег, пособничестве терроризму или потому что он связан с олигархами, которых государство будет преследовать, вся банковская конструкция, построенная на доверии, начинает сыпаться. И обвинять вкладчиков бессмысленно, они ведут себя абсолютно предсказуемо и рационально. Если бы завтра СМИ в один голос стали утверждать, что правительство Германии приняло решение о неких агрессивных действиях в отношении частных банков, у них произошло бы то же самое, что в России. Бегство вкладчиков в любом банке мира приводит к аналогичным последствиям. Мне глава Barclays Bank, попавшего несколько лет назад в сходную ситуацию, рассказывал, что, если бы у них 5% депозитов ушло, они без рефинансирования Банка Англии остановили бы платежи.

— Почему акционеры Альфа-Банка приняли в июле решение поддержать его? Вы разместили в депозитах где-то $250 млн и еще внесли кредит в $400 млн.

— В общей сложности мы дали около $1 млрд. Часть денег была индивидуальными дивидендами, а часть — корпоративными деньгами. Мы это сделали потому, что собираемся так поступать при необходимости всегда. К сожалению, в стране нет системы рефинансирования банков в таких ситуациях. Мы намерены по мере возможностей поддерживать ликвидность Альфа-Банка в экстренных случаях, потому что считаем, что фундаментально он работает хорошо и приносит прибыль. У него качественный кредитный портфель, широкая клиентская база, нормальные технологии. Кстати, большинство снятых летом денег в банк вернулось.

— Признайтесь, вы погорячились с иском к «Коммерсанту», приписав ему проблемы банка. Потерь для имиджа у вас будет больше, чем возможных приобретений на $10 млн.

— Я не согласен с вами. Дело не в исковой сумме. Авторитетные издания должны знать цену слову. Безответственно писать о крупнейшем частном банке недостоверную информацию, которая вызывает паническое поведение вкладчиков. Я считаю, что мы живем в прозрачном и хрупком мире и ни в чьих интересах его расшатывать — ни журналистов, ни бизнесменов, ни политиков. Я не знаю, сознательно или по недосмотру, но статья в «Коммерсанте» была абсолютно тенденциозной, направленной на усугубление паники.

— Вы хотите проучить «Коммерсантъ» или преподать какой-то общественный урок?

— Для нас 320 млн руб. [иска к издательскому дому] не форма заработка. Мы хотим, чтобы журналисты, издатели и владельцы изданий ясно понимали свою ответственность за то, что пишут. Мы считаем «Коммерсантъ» первой независимой газетой. Хотя сейчас, мне кажется, она стала по очевидным причинам более политизированной. Мы давно знаем [генерального директора ИД] Андрея Васильева и [владельца Бориса] Березовского. Мы были партнерами «Коммерсанта», они много лет у нас держали счета, получали кредиты.

Дело не в том, хорошие мы или плохие с точки зрения Березовского и Васильева, а в том, что мы неотъемлемый элемент политического и экономического пейзажа нашей страны. И газета не вправе в погоне за сиюминутной сенсацией печатать все, что вздумается: крах, все рухнуло, снимайте деньги. Газетчики должны сначала разобраться — есть у них какие-то факты, очевидные доказательства, что у банка действительно серьезные проблемы. Они могли как минимум позвонить мне, но мне никто не звонил. И к Авену перед написанием никто не обратился.

Мне один известный журналист говорит: «Ты пойми, там молодые журналисты, от них требуют какую-то интересную информацию, а для газеты это вопрос тиража». Значит, нам не надо «цепляться» к ребятам, у них работа такая, а во имя тиража можно жертвовать общественным спокойствием? У нас 1 млн вкладчиков. А если бы акционеры Альфа-Банка не располагали финансовыми ресурсами? Я не хочу высоких слов, не люблю пафоса. Но поверьте, если бы Альфа-Банк завалился, предположим, всем было бы несладко.

— Ваши коллеги-предприниматели утверждают, что «Альфа» категорически отказалась поддержать Ходорковского в его конфликте с властью, посчитав, что он сам виноват в своих проблемах и к тому же подвел остальное сообщество.

— Хочу уточнить нашу позицию. Это верно, я несколько раз беседовал с Ходорковским до того, как он оказался в [следственном] изоляторе, и однозначно говорил ему, что мы абсолютно не согласны с его политическими инициативами. И по публичной кампании в поддержку различных партий, и по вербовке потенциальных членов Думы и все прочее. Я несколько раз с ним разговаривал в составе группы людей из РСПП и один раз — с глазу на глаз. Я действительно считаю, что случившееся с Ходорковским во многом мотивировано и инспирировано им самим. До такого противостояния с властью, я считаю, доводить было неверно. И вредно. С другой стороны, то, что он находится в изоляторе, — это гигантская трагедия.

— Личная или общественная?

— И личная, и общественная. Я не юрист, но считаю, что он не представляет общественной угрозы. Произошедшее — как стиль отношений между бизнесом и государством — не очень хорошо. Я Ходорковскому глубоко сочувствую как человеку. Хотя не считаю, что как бизнесмен и как общественный деятель он вел себя разумно и адекватно. Все мои беседы с ним «до», к сожалению, воздействия не возымели.

— Как вы относитесь к мнению, что Фридман «захеджировался» от политических рисков и в случае проблем с властью все продаст и покинет страну?

— Это расхожая, поверхностная и банальная точка зрения. Она не имеет никакого отношения к действительности. Живя в стране, невозможно ничего захеджировать. Какая разница, какие у меня условные деньги есть, если у меня проблемы с властью? Надеюсь, что их и не будет. Я считаю, что мы ведем законопослушный образ жизни, делаем легальный бизнес. И не нарушаем ни писаных, ни неписаных норм поведения.

— Возможно ли в России при политическом режиме, не вполне соответствующем стандартам демократии, проводить либеральные реформы?

— Я думаю, что Россия ничем не отличается от других стран. Пресловутая исключительность — это полностью придуманная вещь. У нас такие же люди, как везде. Конечно, у нас есть особенности, но они не настолько радикальны, чтобы решающим образом влиять на ситуацию в стране.

Я считаю, что в течение какого-то отрезка времени возможен баланс между жесткой политической системой и очень энергичными экономическими изменениями. Более того, иногда такая конструкция эффективнее, чем точное копирование демократических норм развитых стран. Экономические реформы всегда болезненны. А болезненные вещи в условиях классической демократии скорее приводят к коррекции экономического курса. Посмотрите на Германию, где реформу социальной системы общество встретило очень негативно. Я уверен, [что канцлер Герхард] Шредер потеряет работу.

Невозможно ожидать, что все будут спокойно относиться к экономическим реформам в России, где культура демократии гораздо менее глубока. Поэтому какая-то комбинация более жесткой политической системы и либеральных реформ в какой-то степени даже необходима. Вопрос в пропорциях, чтобы с водой не выплеснуть и ребенка, чтобы видеть, что конечной целью является построение демократического общества. И четкое понимание, что это временный этап. От искусства управителей и элиты в какой-то степени зависит, как долго и прочно этот баланс будет удерживаться. Чтобы не создавать напряжение в системе, которое приводит к ее развалу.